Все началось утром, когда Гарри Поттер проснулся от яркого света, бьющего прямо в лицо. Нехотя открывая глаза и подслеповато щурясь, Гарри привычным движением протянул руку в поисках тумбы, на которой всю сознательную жизнь в Хогвартсе оставлял на ночь очки. Но рука нащупала лишь пустоту. В недоумении мальчик попытался приподняться на локтях и оглянуться вокруг. Место очень походило на больничное крыло Хогвартcа: те же белые стены и запах зелий, но, в отличие от него, в этой палате была только одна кровать. И это место Гарри было определенно незнакомо. Впрочем, тумбочка все-таки нашлась. И, слава Мерлину, на ней лежали очки.
«Теперь осталось надеть их и попытаться найти кого-нибудь», – подумал Гарри, но не успел нацепить очки на нос, как в комнату зашла медсестра. Ну да, а кто же еще? На ней были белый халат и приклеенная улыбка.
– Мистер Поттер, вы проснулись, – приклеенная улыбка сменилась фальшивой радостью. – Как спалось?
Э, ничего вроде, спасибо. А где я? – немного неуверенно спросил мальчик. Радость медсестры стала такой фальшивой, что захотелось отвернуться.

– Я вам книгу принесла, мистер Поттер, – игнорируя вопрос, сказала она, – точнее, дневник. В нем вы найдете все ответы, – женщина протянула пухлую тетрадь в кожаном переплете. Совсем ничего не понимающий Гарри молча взял дневник, после чего медсестра сразу поспешила удалиться. Видимо, фальшивая улыбка доставляла дискомфорт ей самой. А Гарри начал читать...

После первых прочитанных строчек замерло дыхание и предметы вдруг потеряли четкость... Громадными усилиями мальчик заставил себя прочесть страницу, закрыл глаза, молча борясь с подступающей паникой, потом открыл их и продолжил чтение. Дальше было легче – уже ничто не могло сравниться с первыми строчками.

Привет, меня зовут Гарри Поттер, и я пишу сам себе, потому что в последнем бою с Волдемортом потерял память. Не всю, конечно, как ты и сам, должно быть, понял: до пятнадцати лет я помню свою жизнь довольно хорошо. Только вот мне уже не пятнадцать, просто мои воспоминания хранятся не дольше двенадцати часов. Это, конечно, лучше, чем ничего, но все равно неприятно...

Именно после этих слов, Гарри впал в продолжительный ступор. «Неприятно?! Наверное, я все-таки сошел с ума, раз считал, что это просто неприятно! Мерлин задери, это же просто... это не... как...» – мысли путались, эмоции захлестывали, и катастрофически не хватало воздуха. К концу чтения с Гарри приключился еще один ступор. Он непонимающе смотрел на последнюю запись.

1 мая
Сегодня приходил Малфой. Что этому хорьку было нужно, я сразу понял: поиздеваться, конечно, пришел! Ну, не сразу, конечно, понял, а через пару минут, когда вообще смог хоть что-то соображать. Все-таки Малфой, входящий в палату без мерзкой ухмылки (!) и с цветами (!!), любого может заставить... м-м-м... удивиться. Да. Но потом я, конечно, пришел в себя и сказал ему, чтоб он убирался! Спокойно так сказал, почти. А он поморщился и ответил, чтоб я пожалел свое горло и его перепонки и что пришел он просто так. Цветы в вазу поставил. Хорек.
После этих слов Гарри начал искать глазами упомянутую вазу. Не нашел: «Хм… Что за сказки?» – и продолжил чтение.

Я уже собирался опять ему похожим тоном что-нибудь сказать, но горло еще после прошлого раза саднило. В общем, сел он на соседний стул и начал говорить... Что я, мол, не помню, а он в последней битве за нас и против УпСов воевал. И что мы вообще больше не враги, а не приходил он год потому, что, когда меня (он сказал: тебя, Гарри!) в Мунго положили, я в коме был, а он из страны уехал. Ну, про кому я и сам знал: об этом еще вначале написано, а про него ничего написано не было. Я ему об этом и сказал, а он на меня та-ак посмотрел и ответил, что в моем дневнике не только о нем нет, а еще и...

Дальше весь текст был старательно замазан чернилами и, как Гарри ни силился, написанного было не разобрать.

Тогда я кинул в него вазой, и он ушел. Но сказал, что вернется.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

Часа через два после прочтения дневника, Гарри все еще лежал на кровати и смотрел в потолок. Потому что, если смотреть вверх, не прольются старательно сдерживаемые слезы. А плакать хотелось невыносимо. Даже не плакать, а выть, по-волчьи так, до зубовного скрежета хотелось. Он не знает себя, какая-то несчастная медсестра, которая наведывается каждый час, знает его лучше, чем он сам! И поэтому ему не хотелось с ней говорить и видеть тоже. Теперь он знает, отчего была застывшей ее улыбка и фальшивой радость. Знает, но еще не осознает в полной мере.

А потом пришел Малфой.

…Вечером после ужина, когда медсестра (кстати, ее звали Кэтти, она сама ему сказала, а ему стыдно было спрашивать), Гарри снова открыл дневник. Перо нашлось в ящике тумбы.
«Раз вчера было первое мая, значит сегодня второе», – подумал он и начал писать.

2 мая
Опять Малфой приходил. Кажется, теперь я понял, что он сказал в прошлый раз и почему я это зачеркнул. Что может быть больнее знания, что ты психически нездоров, твое развитие остановилось в пятнадцать лет и ты как чувствуешь себя пятикурсником, так им и останешься? Может, наверное, только одно: Гермиона, Рон, Джинни, Симус, Невилл, Дин мертвы. Погибли в тот же день, когда я повредился умом. Я теперь тоже хочу умереть. И умру. Надо только не забыть, что хочу. Да.

Рука Гарри дрожала, но он продолжал писать,

Малфой еще много чего говорил, а я не перебивал. Он хоть и мерзкий тип, но все равно больше никто не приходит. Говорил о волшебном мире, что министр теперь Кингсли и что жизнь вроде как налаживается. Еще говорил, что этот Кингсли ко мне несколько раз приходил, но я его прогонял. Почему – неизвестно, и в дневнике об этом ничего нет. Я дурак. Или наоборот. Малфой много чего говорил, и было интересно, но писать об этом скучно. Просто поверь, что было интересно, и все. Еще он сказал, что завтра тоже придет. Ты уж не ори на него, пусть болтает. Я все равно умру скоро, я так решил. А больше ничего не было.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

Гарри отложил перо и посмотрел на неровные строчки. Через пару минут, приняв решение, снова взял перо и замазал упоминание о смерти друзей. «Я малодушен, пусть так, но я не хочу знать об этом с утра, а днем Малфой сам расскажет», – подумал он и лег спать.

Проходили дни, и дневник каждый день заполнялся новыми записями. Разговоры с Малфоем были интересными. Он как будто действительно хорошо знал Гарри. Значит, не соврал, что они во время войны общались. Каждый день начинался с чтения дневника, который приносила Кэтти (она ему каждый день свое имя называла, а он каждый раз стеснялся спросить), потом двухчасовой ступор, обед и приход Малфоя. Гарри больше не бросался на него: сказывались его собственные советы, но всегда поначалу относился настороженно. А еще он каждый день записывал вопросы на завтра, потом ответы на них и следующие вопросы. Сообщения о смерти друзей он тоже записывал, а вечером методично стирал. И так было каждый день, пока однажды…

17 мая
Опять Малфой приходил. Поговорили о «Пушках» и квиддиче. Хорошо говорили, пока я про Джинни не спросил. Стыдно было, но все равно спросил. Как мы... в общем, были ли вместе. А он так странно на меня посмотрел и «да» сказал. Я спросил, почему мы расстались. Почему-то я был в этом уверен. Он сказал, что из-за войны. А я сказал, что он врет. Я видел! Он глаза отвел, и голос у него дрогнул. А Малфой вдруг посмотрел на меня так... и столько всего в его глазах было! Но я только одно смог определить – безнадежность. Мне стало страшно: почему-то очень не хотелось видеть это в его глазах. А они у него, кстати, красивые. Большие и серые, и кажется, в них утонуть можно, и это было бы приятно. (Это строчки надо будет стереть, конечно, а то с утра подумаю, что совсем рехнулся.) Я спросил, что случилось, а он ушел, даже убежал. Вылетел так. Вопрос на завтра: чего не сказал Малфой?
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

А строчки о глазах Малфоя были стерты.

18 мая
Малфой не пришел.

19 мая
Не пришел.

20 мая
Нет.

21 мая
Я знал! С того момента, как дочитал дневник, я знал, что он придет сегодня! И он пришел – спокойный такой, серьезный. А теперь я думаю: может, он зря пришел? Ведь то, что он сказал!.. Это же даже не известие, что я на голову больной. Мне и раньше об этом говорили, а Снейп-то вообще частенько повторял. Я, оказывается, с ним... мы были... бред! Я так ему и сказал! Таким же тоном, что и в первый его приход, и слова похожие. А он молчал. Сидел и голову опустил. А когда поднял – тогда уже замолчал я. Он не врал. И я больше не хочу его видеть. Так ему и сказал.
Р. S. Перед уходом он попросил меня не стирать об этом в дневнике и ушел. Откуда он знает, интересно? Вопросов на завтра нет – не у кого будет спрашивать.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.
(Если завтрашний Я не поймет: Малфой сказал, что мы встречались.)

Гарри долго смотрел на написанные строчки. Потом принял решение... и не стер ничего.

22 мая
Драко пришел. Настороженный такой, сначала и сесть не смел. Смотреть было даже забавно: наверняка гадал, стер ли я вчерашний день или нет. А я долго до его прихода думал о том, что он сказал. Не верил, конечно, сначала, потом поверил, но не понял все равно. А когда он все-таки сел, спросил то, чего бы никогда не спросил в здравом уме. Но я больной и мне можно. Я спросил: «Ты любил меня?» Он не колеблясь ответил: «Да». – «А сейчас?» Он сказал, что и сейчас тоже, потом наклонился ко мне близко-близко и смотрел. А глаза у него красивые! Такие серые-серые. И почему я об этом раньше не писал? И тогда я понял, что, наверное, тоже любил его раньше.
А сейчас?
Вопрос на завтра:  люблю ли я Драко Малфоя?Не забыть бы задать его. Себе.
Когда он ушел, я еще долго думал, потом все это записал. Завтра тоже думать буду.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

Гарри провел глазами по строчкам о любви и глазах Малфоя и снова не стер ничего.

23 мая
Драко пришел днем, ушел вечером. Ответ на вопрос – да. Вопрос на завтра: что делать?
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

24 мая
Когда прочитал дневник, долго потом думал. Приходил Драко, мы много разговаривали. Когда он ушел, я опять думал. Вопрос на завтра:  тот же.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

25 мая
Он меня поцеловал. Вопрос на завтра:  тот же.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

26 мая
Я поцеловал его сам.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

27 мая
Драко приходит каждый день, и теперь я точно знаю, что люблю его. Но когда я ему об этом сказал, он остолбенел аж. Я удивился, а он ответил, что я в первый раз это вслух произнес. Вот дурак! Я в смысле в тетради об этом пишу, а вслух не говорю. Надо будет почаще повторять, Драко очень понравилось. А еще я, кажется, знаю, что нужно делать. Но писать об этом сегодня не буду – не хочу. Все равно я завтра о том же самом додумаюсь.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

Гарри опять смотрел на написанные строчки и думал, что как же это тяжело, словами не описать.

28 мая
Я люблю Драко. И я знаю, что делать.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

30 мая
Гарри сидел на подоконнике и смотрел в окно, когда пришел Драко. Они говорили о всяких глупостях вроде любимого блюда и кто опасней: банши или русалки. А вечером Гарри попросил любимого не уходить. Неизвестно, что сказал Малфой медсестре, но он остался. А потом была сброшенная мантия и пижама, нервные смешки и осторожные прикосновения. И Гарри стал настоящим. Он вспомнил все. Нет, он не мог вспомнить, как они делали это раньше, но тело знало – все правильно. Так было и должно быть. Всегда.
А потом Гарри снова сидел на подоконнике и смотрел на спящего парня: во сне Драко выглядел взрослым и немного усталым, но таким сильным, красивым и ошеломляюще, пугающе нежным. И сколько силы воли потребовалось Поттеру, чтобы подойти и разбудить Малфоя, знает лишь он сам.
– Драко, Драко, очнись, – тихонько толкнул его Гарри.
Тот проснулся сразу же:
– Что... зачем... Гарри? – хрипло отозвался он.
– Пожалуйста, молчи, – попросил брюнет. – Просто молчи и слушай.
Драко окончательно проснулся и сел, а Гарри снова подошел к окну, уже с дневником в руках. Из открытого окна дул не по-майски холодный ветер и оба поежились.
Гарри пытался собраться с мыслями:
– Я был счастлив, – начал он, – действительно счастлив. И я люблю тебя. Но это сегодня, а завтра я опять забуду об этом. Эта тетрадь, – парень поднял руку с дневником, – моя жизнь, но не твоя. И я хочу, чтобы мы расстались, пока еще помню, что люблю.
– Нет, – начал Драко, но Гарри перебил:
– Просто послушай. Ты приходишь ко мне каждый день, и я знаю, что больше ты ни с кем не общаешься. Я хочу, чтобы ты был счастлив, и если ты останешься со мной, то будешь страдать от болезненных воспоминаний. Я не хочу этого, и я нашел путь.
Если бы Гарри в этот момент взглянул любимому в глаза, он бы заметил, с каким странным выражением тот смотрит на него. Возможно, он бы так удивился, что не смог бы продолжить начатое. Драко выглядел так, будто уже знал, что произойдет дальше. Понял и не хочет этого допустить, но сил не хватает даже на поднятие руки или возглас протеста. И вот он сдался и просто смотрит на то, как рушится так тщательно ими собираемая по кусочкам любовь.
Но Гарри не смотрел на Драко, просто не мог.
– Подожди, Гарри, подожди, – начал Малфой. Его лицо было бледным, как полотно. Но вскочил он слишком поздно. И, как всегда в этой жизни происходит, не хватило лишь одного мгновения, чтобы все исправить. А Гарри уже вырывал страницы из дневника. Месяц жизни – весь май – сейчас был вырван и находился в руке того, кто через мгновенье поднес его к окну и разжал пальцы, а ветер благодарно подхватил страницы и поспешил закружить их над деревьями, унося все дальше.
Оба парня замерли и просто смотрели, как ветер уносит их воспоминания, их жизни.
– Это «Я», – прервал тишину Гарри, – сейчас летит «Я», который знает о тебе. Он летит, и его больше нет.
Парень беззвучно плакал, глядя в темное небо.
Когда Гарри повернулся, Драко рядом не было.

Спускаясь вниз по лестнице, Малфой не видел перед собой ничего. В какой-то момент ноги его ослушались, и он беззвучно сполз по стене на ступеньки. Наверное, к нему подходили люди, спрашивали, как он, – Драко не помнил. Сколько он так просидел, не думая ни о чем, он не знал, но, когда он вышел из больницы, его встретило яркое дневное солнце. Он шел, не разбирая дороги, и в голове был только один вопрос: почему? Он уже готов был сдаться, прекратить это сумасшествие. Но рука сама собой опустилась в карман мантии и вытащила оттуда листок бумаги. Драко развернул его и начал читать.

29 мая
Я собираюсь порвать с Драко. Даже если после этого мне придется всю оставшуюся жизнь лежать и смотреть в потолок, я решил сделать это завтра. Не важно, как это больно сейчас, я все равно забуду это чувство. Когда-нибудь и он тоже, и так будет лучше для нас обоих. Но сейчас, пока я еще помню... я хочу, чтобы это продолжалось всегда. Я не хочу забывать и снова вернуться к своей пустой жизни. И даже когда та часть меня, которая помнит о нем, исчезнет, я все равно буду любить его... в глубине своего сердца.
От кого: Сегодняшнего Я.
Кому: Завтрашнему Я.

Где-то, куда забросили его судьба и ветер, лежал такой же тетрадный лист. С той же датой и похожими словами. А у Драко был этот.

«Значит, так, Поттер, – мысленно усмехнулся Малфой, – значит, так. Ты опять стер месяц нашей жизни, и для тебя сегодня первое мая. Как и для меня. И если я смог влюбить тебя в себя столько раз, смогу и еще один, если нужно. Я не сдамся, и когда-нибудь все изменится. Да будет вечный май», – и с этими мыслями Драко пошел обратно в клинику, не забыв положить листок обратно в карман и раздумывая о том, где же может находиться ближайший цветочный магазин.

Эпилог.
В тот же день в дневнике Гарри появилась запись.

1 мая
Сегодня приходил Малфой...