Я смотрел, не отрываясь, на пальцы, перебирающие струны, и думал о том, чего у меня не будет никогда. Почему именно сейчас было так больно, и я понимал, что не выдержу больше? Я захотел уйти. Из группы, из твоей жизни. Исчезнуть навсегда, чтобы больше не видеть и не страдать. Решение созрело уже давно, но сейчас я смотрел на тебя и молчал, не зная, как сказать тебе это. А ты все играл, неторопливо перебирая струны гитары, и в глубине души я понимал, что не смогу отказаться от этого. От того, что у меня есть, и пусть это всего лишь иллюзия, но ты рядом.
Рихард… Раскатистым «эр» перекатывалось имя на языке. Взгляд скользил по лицу, давно знакомому, с тенью от длинных ресниц на щеках, по четко очерченным губам и подбородку с пробивающейся щетиной, задержался на шее… Знаешь, Рихард, я этого не скажу, конечно, но твой ошейник всегда пробуждал какие-то не слишком приличные фантазии, от которых даже у меня на щеках выступала краска, а в штанах становилось невозможно тесно и жарко. Усилием воли я заставил себя отвлечься и прикрыл глаза.
Мелодия все лилась из-под твоих пальцев, и, вместо того чтобы сказать тебе, я вдруг начал петь. Сначала это было просто невнятным бормотанием, а потом уже слова сами собой складывались в строки. Рихард посмотрел на меня и улыбнулся так, как умеет только он. Песня получалась очень лиричная, нежная, спокойная, то, что нужно, чтобы разбавить достаточно жесткий ритм остальных песен. Мы переглянулись: ребятам должно понравиться.
- Я знал, что у нас получится… - начал, было, Рихард с улыбкой.
- Новый альбом – это все, что тебя интересует? – не знаю, что на меня нашло, но я не дал ему договорить. Наверное, мне просто нужен был повод, чтобы поругаться, чтобы не так тяжело было сказать.
- Нет, Тилль, дело не в этом, - Рихард прикурил сигарету и выпустил колечко дыма. Я, нахмурившись, смотрел на него и ждал, что он ответит. – Не знаю, смогу ли я объяснить достаточно доходчиво и не получить при этом по морде…
- А ты попытайся, - я чувствовал, как напряжение нарастало между нами, грозя закончиться очередной ссорой.
Рихард, наверное, целую вечность просто стоял и смотрел на меня, пристально, будто хотел прочитать мои мысли, а потом внезапно подошел ко мне и, схватив меня за шею, заставил наклонить голову. Он притянул меня к себе так близко, что захватило дух. Остались только эти невозможные серые глаза, большие, с черными расширенными зрачками, и я уже не мог отвести взгляда.
«Что ты делаешь, Рих?..» - хотел, было, спросить я, но не успел, потому что в следующее мгновение его губы коснулись моих. Не осторожно и робко, а требовательно и жестко, собственнически, я бы даже сказал. Я чуть приоткрыл рот, скорее, от неожиданности, или, может, уступая желанию, которое не давало мне покоя уже несколько лет. Руки сами собой зарылись в его волосы, мягкие без лака и краски, отросшие за то время, что мы бились над записью нового альбома. Рихард, чувствуя, что его не отталкивают, прижал меня сильнее, не разрывая поцелуй. У меня даже в глазах потемнело, я перестал соображать, что делаю, забираясь руками под его рубашку и чувствуя, наконец, такое желанное тело. Тепло, словно электрический ток, разбегалось по рукам, чуть покалывая пальцы, согревая замерзшее сердце, лишая меня остатков воли и рассудка. Я ловил его губы, впиваясь в них так жадно, словно путник в пустыне, умирающий от жажды, и был полностью и бесконечно счастлив. Потому что ты мой, потому что я такой идиот, но ты не дал мне совершить самую страшную ошибку в моей жизни.
И теперь я знал: никуда я от тебя не денусь, мой демон. С чего я решил, что ты отпустишь меня?